1 Io era già da quell’ ombre partito,
2 e seguitava l’orme del mio duca,
3 quando di retro a me, drizzando ’l dito,

4 una gridò: «Ve’ che non par che luca
5 lo raggio da sinistra a quel di sotto,
6 e come vivo par che si conduca!».

7 Li occhi rivolsi al suon di questo motto,
8 e vidile guardar per maraviglia
9 pur me, pur me, e ’l lume ch’era rotto.

10 «Perché l’animo tuo tanto s’impiglia»,
11 disse ’l maestro, «che l’andare allenti?
12 che ti fa ciò che quivi si pispiglia?

13 Vien dietro a me, e lascia dir le genti:
14 sta come torre ferma, che non crolla
15 già mai la cima per soffiar di venti;

16 ché sempre l’omo in cui pensier rampolla
17 sovra pensier, da sé dilunga il segno,
18 perché la foga l’un de l’altro insolla».

19 Che potea io ridir, se non «Io vegno»?
20 Dissilo, alquanto del color consperso
21 che fa l’uom di perdon talvolta degno.

22 E ’ntanto per la costa di traverso
23 venivan genti innanzi a noi un poco,
24 cantando ‘Miserere’ a verso a verso.

25 Quando s’accorser ch’i’ non dava loco
26 per lo mio corpo al trapassar d’i raggi,
27 mutar lor canto in un «oh!» lungo e roco;

28 e due di loro, in forma di messaggi,
29 corsero incontr’ a noi e dimandarne:
30 «Di vostra condizion fatene saggi».

31 E ’l mio maestro: «Voi potete andarne
32 e ritrarre a color che vi mandaro
33 che ’l corpo di costui è vera carne.

34 Se per veder la sua ombra restaro,
35 com’ io avviso, assai è lor risposto:
36 fàccianli onore, ed essere può lor caro».

37 Vapori accesi non vid’ io sì tosto
38 di prima notte mai fender sereno,
39 né, sol calando, nuvole d’agosto,

40 che color non tornasser suso in meno;
41 e, giunti là, con li altri a noi dire volta,
42 come schiera che scorre sanza freno.

43 «Questa gente che preme a noi è molta,
44 e vegnonti a pregar», disse ’l poeta:
45 «però pur va, e in andando ascolta».

46 «O anima che vai per esser lieta
47 con quelle membra con le quai nascesti»,
48 venian gridando, «un poco il passo queta.

49 Guarda s’alcun di noi unqua vedesti,
50 sì che di lui di là novella porti:
51 deh, perché vai? deh, perché non t’arresti?

52 Noi fummo tutti già per forza morti,
53 e peccatori infino a l’ultima ora;
54 quivi lume del ciel ne fece accorti,

55 sì che, pentendo e perdonando, fora
56 di vita uscimmo a Dio pacificati,
57 che del disio di sé veder n’accora».

58 E io: «Perché ne’ vostri visi guati,
59 non riconosco alcun; ma s’a voi piace
60 cosa ch’io possa, spiriti ben nati,

61 voi dite, e io farò per quella pace
62 che, dietro a’ piedi di sì fatta guida,
63 di mondo in mondo cercar mi si face».

64 E uno incominciò: «Ciascun si fida
65 del beneficio tuo sanza giurarlo,
66 pur che ’l voler nonpossa non ricida.

67 Ond’ io, che solo innanzi a li altri parlo,
68 ti priego, se mai vedi quel paese
69 che siede tra Romagna e quel di Carlo,

70 che tu mi sie di tuoi prieghi cortese
71 in Fano, sì che ben per me s’adori
72 pur ch’i’ possa purgar le gravi offese.

73 Quindi fu’ io; ma li profondi fóri
74 ond’ uscì ’l sangue in sul quale io sedea,
75 fatti mi fuoro in grembo a li Antenori,

76 là dov’ io più sicuro esser credea:
77 quel da Esti il fé far, che m’avea in ira
78 assai più là che dritto non volea.

79 Ma s’io fosse fuggito inver’ la Mira,
80 quando fu’ sovragiunto ad Orïaco,
81 ancor sarei di là dove si spira.

82 Corsi al palude, e le cannucce e ’l braco
83 m’impigliar sì ch’i’ caddi; e lì vid’ io
84 de le mie vene farsi in terra laco».

85 Poi disse un altro: «Deh, se quel disio
86 si compia che ti tragge a l’alto monte,
87 con buona pïetate aiuta il mio!

88 Io fui di Montefeltro, io son Bonconte;
89 Giovanna o altri non ha di me cura;
90 per ch’io vo tra costor con bassa fronte».

91 E io a lui: «Qual forza o qual ventura
92 ti travïò sì fuor di Campaldino,
93 che non si seppe mai tua sepultura?».

94 «Oh!», rispuos’ elli, «a piè del Casentino
95 traversa un’acqua c’ha nome l’Archiano,
96 che sovra l’Ermo nasce in Apennino.

97 Là ’ve ’l vocabol suo diventa vano,
98 arriva’ io forato ne la gola,
99 fuggendo a piede e sanguinando il piano.

100 Quivi perdei la vista e la parola;
101 nel nome di Maria fini’, e quivi
102 caddi, e rimase la mia carne sola.

103 Io dirò vero, e tu ’l ridì tra ’ vivi:
104 l’angel di Dio mi prese, e quel d’inferno
105 gridava: “O tu del ciel, perché mi privi?

106 Tu te ne porti di costui l’etterno
107 per una lagrimetta che ’l mi toglie;
108 ma io farò de l’altro altro governo!”.

109 Ben sai come ne l’aere si raccoglie
110 quell’ umido vapor che in acqua riede,
111 tosto che sale dove ’l freddo il coglie.

112 Giunse quel mal voler che pur mal chiede
113 con lo ’ntelletto, e mosse il fummo e ’l vento
114 per la virtù che sua natura diede.

115 Indi la valle, come ’l dì fu spento,
116 da Pratomagno al gran giogo coperse
117 di nebbia; e ’l ciel di sopra fece intento,

118 sì che ’l pregno aere in acqua si converse;
119 la pioggia cadde, e a’ fossati venne
120 di lei ciò che la terra non sofferse;

121 e come ai rivi grandi si convenne,
122 ver’ lo fiume real tanto veloce
123 si ruinò, che nulla la ritenne.

124 Lo corpo mio gelato in su la foce
125 trovò l’Archian rubesto; e quel sospinse
126 ne l’Arno, e sciolse al mio petto la croce

127 ch’i’ fe’ di me quando ’l dolor mi vinse;
128 voltòmmi per le ripe e per lo fondo,
129 poi di sua preda mi coperse e cinse».

130 «Deh, quando tu sarai tornato al mondo,
131 e riposato de la lunga via»,
132 seguitò ’l terzo spirito al secondo,

133 «ricorditi di me, che son la Pia;
134 Siena mi fé, disfecemi Maremma:
135 salsi colui che ’nnanellata pria

136 disposando m’avea con la sua gemma».

1 Вослед вождю, послушливым скитальцем,
Я шел от этих теней все вперед,
Когда одна, указывая пальцем,

4 Вскричала: "Гляньте, слева луч нейдет
От нижнего, да и по всем приметам
Он словно как живой себя ведет!"

7 Я обратил глаза при слове этом
И увидал, как изумлен их взгляд
Мной, только мной и рассеченным светом.

10 "Ужель настолько, чтоб смотреть назад, -
Сказал мой вождь, - они твой дух волнуют?
Не все ль равно, что люди говорят?

13 Иди за мной, и пусть себе толкуют!
Как башня стой, которая вовек
Не дрогнет, сколько ветры ни бушуют!

16 Цель от себя отводит человек,
Сменяя мысли каждое мгновенье:
Дав ход одной, другую он пресек".

19 Что мог бы я промолвить в извиненье?
"Иду", - сказал я, краску чуя сам,
Дарующую иногда прощенье.

22 Меж тем повыше, идя накрест нам,
Толпа людей на склоне появилась
И пела "Miserere", по стихам.

25 Когда их зренье точно убедилось,
Что сила света сквозь меня не шла,
Их песнь глухим и долгим "О!" сменилась.

28 И тотчас двое, как бы два посла,
Сбежали к нам спросить: "Скажите, кто вы,
И участь вас какая привела?"

31 И мой учитель: "Мы сказать готовы,
Чтоб вы могли поведать остальным,
Что этот носит смертные покровы.

94 И если их смутила тень за ним,
То все объяснено таким ответом:
Почтенный ими, он поможет им".

37 Я не видал, чтоб в сумраке нагретом
Горящий пар быстрей прорезал высь
Иль облака заката поздним летом,

40 Чем те наверх обратно поднялись;
И тут на нас помчалась вся их стая,
Как взвод несется, ускоряя рысь.

43 "Сюда их к нам валит толпа густая,
Чтобы тебя просить, - сказал поэт. -
Иди все дальше, на ходу внимая".

46 "Душа, идущая в блаженный свет
В том образе, в котором в жизнь вступала,
Умерь свой шаг! - они кричали вслед. -

49 Взгляни на нас: быть может, нас ты знала
И весть прихватишь для земной страны?
О, не спеши так! Выслушай сначала!

52 Мы были все в свой час умерщвлены
И грешники до смертного мгновенья,
Когда, лучом небес озарены,

55 Покаялись, простили оскорбленья
И смерть прияли в мире с божеством,
Здесь нас томящим жаждой лицезренья".

58 И я: "Из вас никто мне не знаком;
Чему, скажите, были бы вы рады,
И я, по мере сил моих, во всем

61 Готов служить вам, ради той отрады,
К которой я, по следу этих ног,
Из мира в мир иду сквозь все преграды".

64 Один сказал: "К чему такой зарок?
В тебе мы верим доброму желанью,
И лишь бы выполнить его ты мог!

67 Я, первый здесь взывая к состраданью,
Прошу тебя: когда придешь к стране,
Разъявшей землю Карла и Романью,

70 И будешь в Фано, вспомни обо мне,
Чтоб за меня воздели к небу взоры,
Дабы я мог очиститься вполне.

73 Я сам оттуда; но удар, который
Дал выход крови, где душа жила,
Я встретил там, где властны Антеноры

76 И где вовеки я не чаял зла;
То сделал Эсте, чья враждебность шире
Пределов справедливости была.

79 Когда бы я бежать пустился к Мире,
В засаде под Орьяко очутясь,
Я до сих пор дышал бы в вашем мире,

82 Но я подался в камыши и грязь;
Там я упал; и видел, как в трясине
Кровь жил моих затоном разлилась".

85 Затем другой: "О, да взойдешь к вершине,
Надежду утоленную познав,
И да не презришь и мою отныне!

88 Я был Бонконте, Монтефельтрский граф.
Забытый всеми, даже и Джованной,
Я здесь иду среди склоненных глав".

91 И я: "Что значил этот случай странный,
Что с Кампальдино ты исчез тогда
И где-то спишь в могиле безымянной?"

94 "О! - молвил он. - Есть горная вода,
Аркьяно; ею, вниз от Камальдоли,
Изрыта Казентинская гряда.

97 Туда, где имя ей не нужно боле,
Я, ранен в горло, идя напрямик,
Пришел один, окровавляя поле.

100 Мой взор погас, и замер мой язык
На имени Марии; плоть земная
Осталась там, где я к земле поник.

103 Знай и поведай людям: ангел Рая
Унес меня, и ангел адских врат
Кричал: "Небесный! Жадность-то какая!

106 Ты вечное себе присвоить рад
И, пользуясь слезинкой, поживиться;
Но прочего меня уж не лишат!"

109 Ты знаешь сам, как в воздухе клубится
Пар, снова истекающий водой,
Как только он, поднявшись, охладится.

112 Ум сочетая с волей вечно злой
И свой природный дар пуская в дело,
Бес двинул дым и ветер над землей.

115 Долину он, как только солнце село,
От Пратоманьо до большой гряды
Покрыл туманом; небо почернело,

118 И воздух стал тяжелым от воды;
Пролился дождь, стремя по косогорам
Все то, в чем почве не было нужды,

121 Потоками свергаясь в беге скором
К большой реке, переполняя дол
И все сметая бешеным напором.

124 Мой хладный труп на берегу нашел
Аркьяно буйный; как обломок некий,
Закинул в Арно; крест из рук расплел,

127 Который я сложил, смыкая веки:
И, мутною обвив меня волной,
Своей добычей придавил навеки".

130 "Когда ты возвратишься в мир земной
И тягости забудешь путевые, -
Сказала третья тень вослед второй, -

133 То вспомни также обо мне, о Пии!
Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла,
Как знает тот, кому во дни былые

136 Я, обручаясь, руку отдала".

I had already left those shades behind
and followed in the footsteps of my guide
when, there beneath me, pointing at me, one

shade shouted: “See the second climber climb:
the sun seems not to shine on his left side
and when he walks, he walks like one alive!”

When I had heard these words, I turned my eyes
and saw the shades astonished as they stared
at me—at me, and at the broken light.

“Why have you let your mind get so entwined,”
my master said, “that you have slowed your walk?
Why should you care about what’s whispered here?

Come, follow me, and let these people talk:
stand like a sturdy tower that does not shake
its summit though the winds may blast; always

the man in whom thought thrusts ahead of thought
allows the goal he’s set to move far off—
the force of one thought saps the other’s force.”

Could my reply be other than “I come”?
And—somewhat colored by the hue that makes
one sometimes merit grace—I spoke those words.

Meanwhile, along the slope, crossing our road
slightly ahead of us, people approached,
singing the Miserere verse by verse.

When they became aware that I allowed
no path for rays of light to cross my body,
they changed their song into a long, hoarse “Oh!”

And two of them, serving as messengers,
hurried to meet us, and those two inquired:
“Please tell us something more of what you are.”

My master answered them: “You can return
and carry this report to those who sent you:
in truth, the body of this man is flesh.

If, as I think, they stopped to see his shadow,
that answer is sufficient: let them welcome
him graciously, and that may profit them.”

Never did I see kindled vapors rend
clear skies at nightfall or the setting sun
cleave August clouds with a rapidity

that matched the time it took those two to speed
above; and, there arrived, they with the others
wheeled back, like ranks that run without a rein.

“These people pressing in on us are many;
they come beseeching you,” the poet said;
“don’t stop, but listen as you move ahead.”

“O soul who make your way to gladness with
the limbs you had at birth, do stay your steps
awhile,” they clamored as they came, “to see

if there is any of us whom you knew,
that you may carry word of him beyond.
Why do you hurry on? Why don’t you stop?

We all were done to death by violence,
and we all sinned until our final hour;
then light from Heaven granted understanding,

so that, repenting and forgiving, we
came forth from life at peace with God, and He
instilled in us the longing to see Him.”

And I: “Although I scrutinize your faces,
I recognize no one; but, spirits born
to goodness, if there’s anything within

my power that might please you, then—by that
same peace which in the steps of such a guide
I seek from world to world—I shall perform it.”

And one began: “We all have faith in your
good offices without your oath, as long
as lack of power does not curb your will.

Thus I, who speak alone—before the others—
beseech you, if you ever see the land
that lies between Romagna and the realm

of Charles, that you be courteous to me,
entreating those in Fano to bestow
fair prayers to purge me of my heavy sins.

My home was Fano; but the piercing wounds
from which there poured the blood where my life lived—
those I received among Antenor’s sons,

there where I thought that I was most secure;
for he of Este, hating me far more
than justice warranted, had that deed done.

But had I fled instead toward Mira when
they overtook me at Oriaco, then
I should still be beyond, where men draw breath.

I hurried to the marsh. The mud, the reeds
entangled me; I fell. And there I saw
a pool, poured from my veins, form on the ground.”

Another shade then said: “Ah, so may that
desire which draws you up the lofty mountain
be granted, with kind pity help my longing!

I was from Montefeltro, I’m Buonconte;
Giovanna and the rest—they all neglect me;
therefore, among these shades, I go in sadness.”

And I to him: “What violence or chance
so dragged you from the field of Campaldino
that we know nothing of your burial place?”

“Oh,” he replied, “across the Casentino
there runs a stream called Archiano—born
in the Apennines above the Hermitage.

There, at the place where that stream’s name is lost,
I came—my throat was pierced—fleeing on foot
and bloodying the plain; and there it was

that I lost sight and speech; and there, as I
had finished uttering the name of Mary,
I fell; and there my flesh alone remained.

I’ll speak the truth—do you, among the living,
retell it: I was taken by God’s angel,
but he from Hell cried: ‘You from Heaven—why

do you deny me him? For just one tear
you carry off his deathless part; but I
shall treat his other part in other wise.’

You are aware how, in the air, moist vapor
will gather and again revert to rain
as soon as it has climbed where cold enfolds.

His evil will, which only seeks out evil,
conjoined with intellect; and with the power
his nature grants, he stirred up wind and vapor.

And then, when day was done, he filled the valley
from Pratomagno far as the great ridge
with mist; the sky above was saturated.

The dense air was converted into water;
rain fell, and then the gullies had to carry
whatever water earth could not receive;

and when that rain was gathered into torrents,
it rushed so swiftly toward the royal river
that nothing could contain its turbulence.

The angry Archiano—at its mouth—
had found my frozen body; and it thrust
it in the Arno and set loose the cross

that, on my chest, my arms, in pain, had formed.
It rolled me on the banks and river bed,
then covered, girded me with its debris.”

“Pray, after your returning to the world,
when, after your long journeying, you’ve rested,”
the third soul, following the second, said,

“may you remember me, who am La Pia;
Siena made—Maremma unmade—me:
he who, when we were wed, gave me his pledge

and then, as nuptial ring, his gem, knows that.”